Помимо того, что она мне безумно нравилась, она столь же безумно раздражала. Наверное, эту строчку вы встретите во всяком второсортном затрёпанном романчике или новеллке о любви. Которая столь часто приобретает хищные черты ненависти. Хищные? Но на кого охота? Вездесущие ведьмы… Или что-то распыляют в воздухе. Определённо, что-то распыляют.
 
Но нет, подождите, я не говорю, что она была невообразимо хороша, чтобы вызывать жгучую ненависть исключительно от своей умопомрачительности. Хрен там. Верьте или нет, да я видела её насквозь!
 
Во-первых, никому не понравится, когда в довод на любое возражение вам приводят «многие…». Это был какой-то «пунктик», мусорная «липа», которой хотелось перевязать ей рот (я почему-то представляла ленту красного цвета). Многие — то, многие — сё. Кто все эти люди?! Многие… Но они регулярно вставали на защиту её интересов. Табун из вшивой статистики. Хотя большой вопрос, имели ли эти привидения пол или возраст.
 
Во-вторых, она плакала. Да-да, она делала это публично. И настолько поднаторела в искусстве пускать слёзы, что не оставалось сомнений о практике перед зеркалом. Но это доходило позже. Сначала вы чувствовали себя полным олухом, идиотом и козлом. Андоном, если угодно.
 
Плакала она красиво.
 
В-третьих, она искренне полагала, что умнее меня и вообще — всех окружающих. Это читалось в её глазах с той ясностью, с которой вы видите небо голубым. И я не понимала, почему никто этого не замечает. У неё были эдакие фразы:
 
— У Сэлинджера мне нравится его вездесущая «липа». У Аготы Кристоф — ПРАВДА, когда понимаешь, что предыдущие пятьсот страниц были о лжи. А Нил Гейман бесподобен: уродливые карлики вместо сказочных гномов, и Белоснежка — кровососущая тварь.
 
Всё с такой величественно-романтичной подачей, будто никто, кроме неё, не читал и не ведал. Она готова была поставить на кон свою жемчужину, которую теребила вертлявыми, но надо сказать, изящными пальчиками, оттягивая цепочку. Куда уж нам, крестьянам немытым?
 
Я так и застыла с поднесённым бокалом и булькнув вином. Пусть разразит гром её самовлюблённость, всех озвученных писателей я тоже читала. Но кому это интересно? Я молчала. Речь шла вообще о другом. Возвращение же на исходную тему привело мой почти рык:
 
— Я? Нет, я пишу неудобоваримые переводы с неведомых языков.
 
Однако по порядку следовало бы начать с того, как мы познакомились. Оказия, иначе не назовёшь. Эта креветка в розовом костюме имела настолько неуправляемый зад и самораздвигающиеся ноги, что умудрилась потерять «подж*пник» подъёмника на горнолыжном склоне, образовав затор. Я ехала под музыку как раз после тех, кто с помощью хитроумных акробатических манипуляций, успешно обошли её не особо расторопную фигуру, и… врезалась, потеряв равновесие. Удача плюнула в лицо. Можете представить мою реакцию, в судорожно раздирающей дилемме между проклятиями и пацифизмом. Впрочем, разродиться ничем не удалось, ибо нас, уже двоих, материли следующие гимнасты. Вы можете догадаться, что она сделала? Разумеется, расплакалась.
 
Итак, сидела она на склоне. Я успела оттащить её чуть в сторону и отряхивалась от налипшего снега. Сидела она на склоне и плакала. Не иначе, Вероника из некогда нашумевшего и, бесспорно, попсового произведения Пауло Коэльо. Самое коварное, что звали её именно так. Вероника.
 
Как вы думаете, что я почувствовала? Наверное, как всякий нормальный человек — жалость. Участие. Сопереживание... Г-ди, вот, почему я хочу быть ненормальной.
 
А потом мы «сдружились». Оказалось, что она тоже «по девочкам». Помимо природной привлекательности, у Вероники было отменное качество — умение удивлять. Она раздражала мой мозг страшным вирусом — загадкой. Мне оставалось лишь хотеть думать, что я не менее интересна.
 
Вероника звала меня в свои компании, я — в свои. И всё было бы классно, если бы спустя месяц от начала нашей «нежной дружбы», она не флиртовала с совершенно другой персоной. Пожалуй, это раздражало больше всего.