Первое сентября. О как! Первое! Хм... Первый раз со мной такое: первое сентября, а мне никуда не надо идти: институт кончился в прошлом году, а в аспирантуру я так и не поступила. Почему? Да, Бог его знает: может, просто от лени, а может, действительно были какие-то более важные дела. Я привычно    натягиваю джинсы и иду на кухню варить кофе. По дороге шпыняю кота и строю рожицы в бабушкино потрескавшееся трюмо. Что же, что же такое нужно сделать сегодня - важное? Вспомнила! Я обещала мальчикам придти сегодня на линейку в школу. Супер!
Едва не опрокинув чашку, запихиваю в рюкзак все, что нужно будет одеть, и бегу к маме... Мама - живет через дорогу от меня. Но это не главное. Главное, что у них старый хрущевский дом и там есть колонка, т.е. дефицитная в нашем городе горячая вода. Крашу волосы в темно-коричневый: говорят, зеленые глаза при этом выглядт ярче. Не знаю, по-моему обычные бесцветные глазки. Но мама  говорит: так надо. К тому же рыхлая фигура, моська вся в веснушках и руки тоже: нет, Патриссии Каас из меня не уже не выйдет. И не говорите мне о пользе диет и спортзала: я уже который год питаюсь морковкой и кефиром и честно отдаю час драгоценного времени на ежеутренний бег. Толку-то? Продавцы
все равно лениво грызут ручки при моем появлении и через губу цедят: женщинаааа, на ваш размер джинсов нет. Ну какая я им женщина? Мне и 25 еще нет... Ладно! Хватит канючить! Брюки клеш - отличный способ снять акцент с широких бедер, зеленая маечка в обтяг выгодно подчеркнет грудь, а ажурная шаль на плечах и вовсе сделает из меня почти голивудскую диву в       масштабах нашей осенне-унылой провинции. Немного мейк-апа - и можно отправляться выполнять обещание.
Мальчики - сыновья моей хм... подруги? девушки? не знаю... Вообще-то, я с ней даже не сплю. А ее детей люблю. Очень. Поэтому и пообещала прийти на первосентябрьскую линейку. Но за несколько метров до школы что-то словно кидается мне под ноги и не дает идти дальше, не дает, не пускает, не.... Я  останавливаюсь. Обхожу школу и из-за забора смотрю на праздничное действо. Минута, две, пять: я пытаюсь глазами выделить их в толпе разряженых школьников и гордых родителей. Наконец, мои попытки увенчались успехом: вот же они, в стороне ото всех и почти под самым моим носом. Топчутся, переходят с места на места и снова возвращаются к маме - страшно. Но улыбки хитрые и руки в карманах, как-будто им вовсе не страшно и они тут совсем свои. Соскууучилась... На обоих чистые темные костюмчики и белые рубашечки - мама постралась. Она, Катька, вообще аккуратистка. Вечно у нее простыня по линеечке и книжки по росту. Не умею я так! У меня хлам в башке и в квартире тоже хлам: подушечки там всякие на полу, кальян вот без дела  пылится - привезли из Египта в прошлом году, зачем? еще есть черная обезьяна - говорят, раскрашенная каким-то магом вуду, а я ее люблю. По-дурацки, по детски кладу рядом, когда ложусь спать. Книжкам вечно не хватает места на полках, стопки и на подоконниках, и на столах, и на полу - даже в ванной. Но черт... Я опять о себе!
Мальчишки шутили, возились друг с другом, но явно нервничали и искали кого-то глазами в толпе. Я уже приготовилась вынырнуть из своего укрытия и вручить приготовленные заранее подарки, когда увидела... Рядом с Катькой стояла какая-то облезлая тетка примерно ее возраста и с уверенным видом держала ее под ручку. Я потерла глаза, силясь избавиться от наваждения: Катька? Моя Катька, которая без памяти боится любой огласки, которая вечно выговаривает мне за прилюдные попытки ее поцеловать, которая... под ручку с какой-то лахудрой в школе своих детей? этого просто не может быть! В этот же момент лахудра начинает деловито поправлять на Катьке куртку, отряхивать плечики, одновременно шутит и заигрывает с мальчиками... Да, кажется, им без меня вполне неплохо. Что ж, ладно, поеду на работу.
Отойдя метров 50, решаю вернуться и проверить. Еще несколько минут извожу себя созерцанием чужого счастья. О! Да я узнала эту тетку! Это же Катькина комсомольская любовь! Как ее? Ира? Марина? Нина? Не помню! Рука тянется в сумку за сигаретами, но там, как всегда, ничего нет.
Что же делать? Набираю Катькин номер. Гудок, второй, пятый, двадцатый... Она его что, вообще дома забыла? Глазами встречаюсь с этой Ирой-Мариной и, опасаясь быть узнанной, ретируюсь в направлении автобусной остановки...     На работе как всегда тишь да гладь - можно безнаказанно лазить по инетрнету, смотреть порнушку и ничего не делать. Вернувшись с обеда, обнаруживаю на телефоне кучу пропущенных звонков - Катька. Еще через несколько минут телефон звенит вновь.
- Алло?
- Ну ты где?
- А вы с ней неплохо смотритесь.
- А...А...А ты где была? - переходит она в наступление.
- А я была за забором. Стояла и смотрела из-за забора на чужую красивую и веселую жизнь.
- А подойти нельзя было?
- А зачем?
- Давай увидимся?
- Неа, не хочу...

Выключаю телефон. Черт, чего со мной творится? Я что, ревную? Ревную скучную зануду Катьку, которая только и знает что читать "Аскетизм в российском православии", гоняет своего мужа спать на другой диван, так что он жалуется всем знакомым бабам на воздержание и норовит залезть под юбку? Зачем? Я же давно решила, что она нужна мне постольку-поскольку никого более       интеллектуального в нашем городке не сыщешь и сердце у меня                  исключительно во время наших философских споров на кухне за чашкой чая. Я не ревную, не ревную, не рев... Черт, а реветь то уж совсем непонятно зачем! Быстро смахиваю со стола бумаги и несусь домой. По дороге меня застает еще один телефонный звонок - я все-таки включила несчастный мобильник.

- Тань!
- Что?
- Я около твоего дома.
- А я в Москве.
- Давай я за тобой приеду?
- Нет.
- Тогда я буду здесь тебя ждать!

...Когда маршрутка подъезжает к моей остановке, я замечаю ее машину. Нехотя вылезаю, но сердце ухает в груди, словно предвкушая что-то несбыточное. Она тащит меня за руку и я не успеваю опомниться, как оказываюсь в тесном мирке ее-нашей "Оки". Сколько разборок, споров, ссор на общечеловеческие и философские темы видела эта машинка!
Катька в рубашке, которую я сама для нее вышивала. С заветными буковками КиТ на кармашке и огромным вышитым китом на спине.
- Подлизываешься?
- А ты в моей шали. Тоже подлизываешься?
- Нет.
- Ну и я - нет.
Неожиданно для себя я замечаю ее грудь в просветах между пуговицами. Судорожно сглатываю. Грудь у Катьки роскошная, как и сама Катька - дебелая, пышная, белокожая, пахнущая смолистой сосной и терпким дымом. Сегодня, правда, она почему то пахла астраханскими дынями. Вообще-то, астраханскими обычно бывают арбузы, а тут - дыня. Катька заметила мой судорожный взгляд и плотоядно ухмыльнулась...
Мы целовались запрокинув головы далеко назад и я упивалась мякотью ее нежных губ, сильными властными движениями языка у меня во рту, а она скользила руками по моим плечам и бедрам, стягивая многострадальную шаль.
- Почему, Кать?
- Тсс, малыш...
- Зачем тебе она?
- Мы дружим уже 20 лет, а ты - просто глупая девчонка. Я хочу тебя.
- ????
- Я хочу тебя. Давно. Со всей страстью никогда не кончавшей женщины. Со всей страстью мужчины, родившегося в чужом ему теле. Я...
- Ничего не говори... Молчи... Я тебя хочу.

Дальше? Ты спаршиваешь меня, что было дальше? Да много всего было разного - и споры на кухне, и жареные каштаны с кофе, и могила Парнок - одна на двоих, с покосившейся скамеечкой и зачитанным до пятен на страницах томиком стихов, куда приходили плакать и ждать советов свыше... А еще ночи - когда Катька неизменно нежно пахла астраханскими дынями и я хотела ее так же безумно и неистово, как в тот первый раз. А еще  - первые сентября  - на которые, она также неизменно ходила с этой своей Ирой-Мариной-Ниной, которой можно на виду у всех поправлять ей кртку и заигрывать с мальчиками... Она ж такая, Катька... И книжки у нее по линеечке. То есть, тьфу, по росту. А еще, а еще, еще... А больше ничего не было.