Два дня пролитых слёз. Два дня неположенных выходных, проведённых в бойкоте спроса. Никому не отвечать, ни с кем не разговаривать. 
 
Два дня на точку. «Всё кончено».
 
Бледная. Решительная. Непреклонная. Ксюша вошла в переговорную. Белые стены и немые красноречивые постеры встречали её холодно, как бездомную. 
 
Ещё сидя в машине, смотрелась в зеркало, не узнавая себя. Не прошлая и не новая. Удивила не бледность кожи — отсутствие слёз. Перманентная влага, некогда утратившая характер соли, прижилась бесконтрольной и ингерентной волей. Сколь мало требуется времени, чтобы думать, что никогда не кончится. Уже не вспомнить, как стала лить пресностью. Сколь мало требуется времени, чтобы забыть, как выглядишь при полноте сил и оптимистичных стремлений. Блеклое подобие прошлой себя — не новая. Сколь мало требуется времени, чтобы воспринимать удушение болью как природный фактор бытия. Другая?
 
Не прошлая и не новая — теперь она никто. Как никому, ей ничто не боязно.
 
Не стращайте прозаика — он лишён поэзии. Пугала для лириков. А сжечь бы дотла белые стены, вместе с постерами, и услышать флейту нового снега.
 
Возле переговорной с Ксюшей поздоровался молодой человек из её команды. Сотрудник фирмы, которого она видела чуть не каждый день в офисе. Дьявол, как его зовут? Но к чему имена, если разрывается сердце тупым гоном? Не важно, как зовут ту девушку. Или эту. По сути, кроме своего, Ксюша отлично помнила лишь одно имя в просторной белой комнате переговорной.
 
Прозаично. Разбирали наработки. Активно обсуждали всем составом.
 
«Всё кончено», — так решила Ксюша за два дня. Теперь она смотрела перед собой, почти не принимая участия в дискуссии. Жребий брошен. Так звучало её чувство, сокрушительно и бесповоротно. Разве имело что-то ещё смысл? Но почему, касаясь зелёного взгляда, снега таяли, а душу разрывало на куски, с невозможностью болевой пустоты? Не заполнить, не притянуть обратно гравитацией.
 
— ...Нас не погладят по головке за столь откровенный... «креатив». Как вы считаете? — на всякий случай обращался мужчина к головам собравшихся. Однако с явным тяготением к двум персонам, имеющим вес последнего слова. Странно, почему раньше Ксюша не замечала за ним этой особенности — теребить кончик блокнота. — На мой взгляд, и креативом сложно назвать.
— Это точно, — тихо ввернула худощавая девушка с высоким пучком, визуально заострявшем скулы. И без того выраженные, последние смотрелись угловато и резко, а пухлые губы — словно пришельцы. Несообразно вздутые — не иначе, как от гормонов для бройлера.
 
«Какой же дебильный пучок», — подумала Ксюша, испытав жгучее желание что-то с ним сделать, сделать непременно нехорошее и исключительно вредоносное. Почему вообще её терпеть? Но уволить Ксюша «не могла», как сказал бы отец. Остроскулая исправно исполняла обязанности и вносила нужный вклад в общее дело. «П*зда», — бессильно проматерилась про себя молодая женщина. 
 
Руководство процессами? Ксюша выступала скорее номинальным менеджером, принимая решения, которые ожидались. Никоим образом не омрачить отца и не дать повода его малейшему разочарованию. Будто всевидящее око вечно наблюдало за ней и сторожило от необдуманных действий. Ксюша давно ощущала, что на её месте имел бы тот же успех каждый третий или даже второй мало-мальски посвящённый в сферу человек. Он принимал бы те же решения, руководствовался теми же правилами и прибегал к тем же принципам. Ничто не отличало её как личность, уникальную и превосходную. Она была словно тенью бизнеса, хоть большой-значимой, и всё же шестерёнкой в системе. Но тут же, сразу, оглядевшись, она думала, как тупы все вокруг, не видящие и не осознающие столь явного. Иначе что бы они здесь все делали? Или не тупы и осознают? Но тогда они все смеются над ней. Снисходительно ухмыляются её горделивым замашкам, смотрят как на нерадивое дитя, возомнившее из себя бог весть что.
 
— Да-а... Дмитрий? Димо-он, картонки лучше, конечно, — надменно проворчал густым басом мужчина, отменная глыба мышечного роста. Его серьёзные мохнатые брови выглядели хмурыми сами по себе, тем уничижительней к подразумеваемой шаблонности. Вряд ли случайно он прокрутил созвучие «come on», сыграв с именем оппонента.
— Пожалуй, я вынуждена согласиться с Дмитрием, — задумчиво сообщила зеленоглазая, поддерживая первого оратора. — Ксения Валерьевна, а вы что скажете?
 
Ксюша молчала. Она ровно оглядывала собравшихся, словно вопрос не висел в воздухе. Или не существовало особы, задававшей его. Краем зрения заметила, как зелена, смятенная конфузом, ищет точку опоры и надежды объяснений, словно бык на скотобойне.
 
Паузу нарушил дотоле молчаливый персонаж, сидевший поодаль, ближе к концу длинного стола.
 
— Сегодня мой сосед сбросился с окна, — произнёс он в глухой тишине. Слова звучали с чёткой стойкостью мрачного смысла внушительно. — Это не креатив, это чернуха, извините.
 
Тогда Ксюша сказала:
 
— Хорошо. Мне нравится.
 
Чем скорее на неё обратились удивлённые взоры, тем больше она укрепилась в верности бесливого куража, получая странное от него наслаждение, запутывающего на себе гравитацию.
 
— Пускаем на доработку, — определила Ксения Валерьевна, не интересуясь и не спрашиваясь мнением никого, в том числе равноправной главы фирмы-партнёра.